Надежда
Я родила мальчика в 35. Зовут Паша. Сначала хотела в частную клинику Буштыревой в Ростове-на-Дону. Но у меня диабет первого типа. Из-за него во время родов случаются осложнения: скачет сахар, ребенок может родиться с патологией. Побоялась, что малыша заберут в детскую реанимацию. Поэтому выбрала НИИАП — Научно-исследовательский институт акушерства и педиатрии, чтобы быть вместе с ребенком, если что-то случится. Они специализируются на диабете.
«Я отказалась ложиться в стационар»
Женщин с диабетом госпитализируют, чтобы до родов они находились под присмотром в стационаре. Я была категорически против, потому что вела активный образ жизни и не хотела просто лежать и ждать ребенка.
Но мы договорились с врачом. Он был ответственным за мое состояние и поставил условие: я должна была непрерывно мониторить уровень сахара и, если что-то пойдет не так, отправиться в больницу.
Схватки начались утром 13 числа, но были слабыми. Моя подруга-акушерка проверила раскрытие матки — было всего два пальца, так что я осталась дома. Вечером схватки усилились, раскрытие было уже пять пальцев. Я позвонила доктору. Он сказал вызывать скорую помощь и ехать в больницу. Больше отвезти меня было некому.
Не понравилось, как со мной общалась врач скорой помощи. Она возмущалась и читала лекции, мол, уже давно надо было ехать в больницу, а не ждать раскрытия. Потом не хотела везти меня в роддом, который я выбрала. Хотя я показывала справку с печатью и подписью врача, а в обменной карте беременной было написано, что у меня диабет.
«Эпидуралку делать испугалась»
В роддоме меня приняли хорошо — быстро оформили, пришел анестезиолог, но я отказалась от эпидуралки.
Я в принципе боюсь уколов, в том числе в позвоночник. Подумала, что накручу себя и из-за страха что-то точно пойдет не так. Поэтому не стала рисковать. Врач ответил: «Уважаю ваше право».
Акушерка помогла надеть носки, приглушила свет, разрешила включить музыку. Я подготовила целый плейлист на время схваток, но отвлекал от боли и помогал только один трек: Peruquois — Great Mother. Его и поставила на повтор.
«Просила врачей усыпить меня, чтобы не было так больно»
Роды длились долго — только потуги больше шести часов. Голова малыша всё никак не могла встроиться в родовые пути. Но мой врач — сама вежливость и забота. Когда я что-то делала неправильно, он на это указывал, объяснял и в итоге всё получалось.
На полном раскрытии матки я пожалела, что отказалась от обезболивающего. Кричала: «Вколите что-нибудь. Усыпите меня, пожалуйста». Врач был рядом и ответил, что уже поздно и я справлюсь сама. Хорошо, что я готовилась к родам — знала техники дыхания, они очень помогали. Думаю, доктора увидели мои старания.
Рожала лежа. Во время потуг надо было приподнять ноги и держать их руками. Но роды были настолько долгими, что под конец у меня закончились силы, так что я не могла этого сделать. Попросила врача помочь. Он позвал еще специалистов.
За два часа до рождения малыша пришлось колоть окситоцин, потому что схватки были слабыми.
Вскоре нас перевели в совместную палату в отделение патологий новорожденных. Кормить грудью не разрешили, говорили, что ему тяжело будет сосать. Я втихаря все равно кормила, пока не разрешили официально.
Родила я 14-го. Выписали 24-го. Эти десять дней в больнице для меня были самыми ужасными.
Доктора относились ко мне хорошо: никто не ругался, не хамил, не грубил. Но сама больничная атмосфера меня просто убивала. Очень хотелось домой. Я не спала третью ночь, потому что ребенка нужно было светить лампой 24 часа — это фототерапия, ее назначают при повышенном билирубине. Постоянно кто-то ходил: то уборщица чем-то шелестит, то кто-то выходит из отделения и дверью хлопает, то медсестра придет.
«Домой вернулась совершенно без сил»
По возвращении из больницы совсем не было энергии и времени позаботиться о себе: ни сахар измерить вовремя, ни укол сделать, ни полежать, пока спит малыш.
У Павла было высокое внутричерепное давление. Он ужасно плакал на смену погоды, спал только на улице или в машине. В отчаянии я написала врачу из отделения патологии в роддоме. Она помогла мне найти причину этого жуткого рыдания, назначила Павлу курс лечения и через месяц все стало нормально.
Ира
Я родила дочку в 27 лет. Беременность была запланированная и прошла без осложнений. Сначала хотела рожать по контракту у врача, которому доверяла, но он ушел в отпуск на весь декабрь — как раз в месяц родов. Поэтому я отправилась в простой провинциальный роддом.
«На курсах подготовки к родам сразу предупредили про какашки»
О роддоме я ничего не знала, отзывы о нем и врачах не читала и вообще, поскольку беременность была ненапряжной, специально к родам не готовилась. Но исправно сходила на все три урока при женской консультации, где рассказывали, как дышать «собачкой».
Акушер-гинеколог говорила женщинам на уроке: «Каждая из вас обосрется на родах». Все морщились и, наверное, думали, что с ними точно такого не случится. Меня пугали только разрывы промежности. О них тоже часто говорили. Мол, на эпизиотомию — надрез, который должен делать врач, если голова ребенка не пролезает, — обычно забивают, и потому промежность рвется чуть ли не у всех.
Когда я поняла, что по контракту рожать не получится, пришла в роддом к врачу, которого посоветовали знакомые, и сказала ей: «Хочу рожать у вас, вы не против?» Она была не против и уверила, что всё будет хорошо.
Вечером 16 декабря я подумала, что у меня нет фотографий, где я беременна, а рожать вот-вот, и попросила мужа сделать несколько снимков.
Легла спать, но проснулась, потому что подумала, что описалась. Это отошли воды. Было около двух часов ночи. Я слышала, что в этот момент надо посмотреть на себя в зеркало и улыбнуться, чтобы шейка матки начала раскрываться. Но вместо улыбки получился оскал. Стало очень страшно, коленки затряслись. Не знаю, что было страшнее: это или момент, когда 9 месяцев назад я увидела две полоски.
Я позвонила в скорую, хотя вполне могла бы доехать сама. Почему-то мне казалось, что когда отходят воды — надо обязательно ехать в роддом на скорой. Скорая приехала, мы с мужем сели в машину — и она застряла. Неудивительно: снега много, возле подъезда его не убирали. Начали толкать машину: муж, водитель и фельдшер. Через полчаса растолкали. Поехали.
«Не хочешь таблетку — пойдешь под нож»
В роддоме мне стало еще неспокойнее. Я почему-то почувствовала себя преступницей — привезли на казенной машине, стали оформлять, потом говорят: «Раздевайся». Вместо одежды дали какой-то застираннный мешок с заплатками, в свое переодеться не разрешили. Все вещи отдали мужу и сказали ему ехать домой. А меня посадили в родильную палату.
Я позвонила врачу, у которой договорилась рожать. «Абонент временно недоступен». Ну ладно, думаю, позвоню ближе к утру. Пришел дежурный врач, провел осмотр и сказал, что нет раскрытия шейки матки и надо выпить таблетку, а то ребенок задохнется. Вот тут мне стало совсем неспокойно. Уточнила, какие еще есть варианты. Он хитро прищурился и спросил, кем я работаю. А потом отрезал: «Не хочешь таблетку — пойдешь под нож». Он имел в виду кесарево сечение.
Я стала бить тревогу: попросила мужа отыскать моего врача. Часов в 5–6 утра он мне позвонил сообщить, что был у нее дома. К врачу приехал сын из другого города, сегодня суббота и все выходные она проведет с ним, а в отделение не поедет. Она перезвонила мне и сказала пить таблетку, которую предлагают.
Дежурный врач принес инструкцию от препарата со словами: «Ну раз ты такая умная, читай и подписывай согласие. Динамики нет, раскрытия нет, дальше тянуть нельзя». Было ощущение, что меня загнали в угол, что надо просто полежать, успокоиться и всё, что должно раскрыться, раскроется. Но пошла в коридор и подписала на вахте бумажку. Выпила таблетку.
«Тебе обезболивающее, а ребенок мучиться будет?»
После лекарства схватки стали ощутимее. Я лежала в палате на кушетке, иногда извивалась как уж на сковородке, иногда подвывала. Раз в несколько часов стала заглядывать акушерка и проверять раскрытие. В первый свой приход стянула у меня с волос резинку, мол, она раскрытию мешает. Я попросила клизму, она махнула рукой со словами: «Все равно обосрешься». В другой раз прикатила капельницу и сказала, что дело движется медленно, надо бы добавить окситоцина.
Когда я взвыла от боли, она прибежала и сказала, что блондинки обычно выносливее, так что мне стоило бы лежать потише. Правда, дала совет, как лучше подгибать ноги, чтобы на пике схваток переживать боль. Я попросила обезболивающее. Ответ был: «Вот ты эгоистка, хочешь себе как лучше, а ребенок там мучиться будет». И ушла.
Ночная смена закончилась, пришла новая врач. Она осмотрела меня и сказала, что пришлет анестезиолога. Тот и правда пришел где-то через полчаса, сказал сесть на стул, наклониться вперед и замереть, чтобы он мог прицелиться и игла с обезболивающим попала куда надо — в эпидуральное пространство позвоночника. Но я не могла замереть, потому что схватки были очень частыми и меня трясло. Он рассердился: «Если не можешь сидеть смирно — я ухожу». Я сползла на четвереньки и заплакала. Потом поползла за ним. Он сжалился, вернулся и сделал укол.
«Рожать будешь так, как удобнее акушерке»
От анестезии легче мне не стало. То ли потому, что схватки усиливались, а окситоцин продолжал капать по вене, то ли потому, что доза была маленькой. Но казалось, что перерывы между схватками прекратились и накрыла одна сплошная непрекращающаяся пелена боли.
В какой-то момент пришла акушерка и сказала: «Фу, да ты же вся в говне, иди помойся». Но я не могла ходить. Она: «Да не придуривайся, тут идти через коридор, приведи себя в порядок, а здесь пока уборщица приберет». Я поковыляла. Пришла в душ, но воду не включила — боялась поскользнуться. Думала, сейчас постою тут и вернусь в палату.
Но между ног стало так сильно распирать, казалось, что я лопну. Как будто между ног торчит огненный арбуз. Не помню, как дошла до палаты. Там меня взяли под руки и потянули на кресло. Я упиралась, просила оставить меня рожать стоя. А акушерка: «Опять ты о себе думаешь. Тебе так удобно, а мне нет! Ложись. Только не садись, голова торчит». Легла и отключилась. Помню, как акушерка бьет по щеке, берет мои руки и кладет между ног. Я ощущаю что-то горячее и скользкое. Говорит: «Это голова. Тужься, а то ребенок задохнется». Тужусь, она кричит, что я неправильно дышу, а как правильно — не показывает. Потом еще, еще, может быть, еще и еще. Отключаюсь.
Когда открыла глаза, услышала смех анестезиолога: «Вы посмотрите на нее, как с другой планеты. Ты пока летала, у тебя ребенок родился». Акушерка добавляет: «Ребенок сам себя родил, эта рожать вообще не умеет».
Плача ребенка не помню. Помню, как положили сиреневый комок на грудь, а потом забрали и унесли. Рассмотреть ничего не успела. Пришла врач, которая неизвестно где была все это время, и сказала вытуживать плаценту. Это было легко. Потом стала что-то зашивать между ног. Я спросила, какие повреждения, она ответила: «Лежи, два шва всего».
Наконец разрешили слезть с кресла, лечь на кушетку, кинули лед на живот и ушли. Стало тихо. Через время опять подняли и сказали идти мыться. Пошла. Возвращаюсь в палату, а на кушетке лежит запеленутый кулек. В советской фланелевой одеялке и на застиранной пеленке. Из кулька хлопают глаза и смотрят в мои. А мои — в те. Вот это космос! «Ну, привет», — говорю.
10296
